***

В маленькой комнате ночью
я и верлибр вдвоем
стоим у окна и слушаем
море, которого нет

 

***

В пространстве межбуквенном тлеют забытые звуки
хранящие тайну когда-то погибших миров

***

О это чудесное дребезжание
маленькой чайной ложки
в индийском океане
летящего ночью поезда

***

В нас постепенно исчезают птицы
взамен степенно множатся ужи


ЕСЕНИН

Шел по земле, одетый
в небо, держа как птицу
сердце свое в руках

      
ГУМИЛЕВ

Кормящий небо нежными цветами
беглец
скиталец
бонза
вековой


ГИППИУС

Цветочный звук улиточного рая
творящий солнце в черном хрустале

       

ЗАБОЛОЦКИЙ

Я увидел во сне
все что было утрачено мною
Я проснулся а рядом
лежало холодное море

      

ЕВТУШЕНКО

Он ударил цветок и заплакал
от тоски запредельной, а люди
подходили к нему и смеялись
лепестками убитых цветов


        

БРОДСКИЙ

Пальма в снегу
Канарейка в тумане
Ветер в пустыне
Псалтырь на ветру


         

БОДЛЕР

Он был не схож ни с этими, ни с теми,
в другом он жил и нес другое время
Так от растений комнатных отличен
особый дух кладбищенской травы


       

ВИЙОН

Я не поэт и не пиит, я ловчий
Я смерть и слово чую за версту
И не спастись переступившим ночью
в моих полях запретную черту


    

РЕМБО

Бабочек желтый ливень
ловил он глазами, прижавшись
к окнам далеких стран


       

 РИЦОС

По длинной прихожей рассеянно бродит
туда и обратно осенняя лошадь
а в медленных сумерках белой гостиной
на белой кровати в нирване мышинной
покоится мертвый а рядом на стуле
женщина вяжет чулок

 

***

Ранняя осень, как тень на лице младенца

 

***

О как хочется карлику к небу прижаться лицом

 

***

Что может быть выше полета фарфоровой ласточки?

 

***

Жить и утрачивать… Утрачивать, чтобы жить

 

***

Ищу лишь то, чему названья нет

 

***

Страшно
оказаться одному
среди цветущих подсолнухов
в жаркий июльский полдень –
так и кажется, будто
за спиной в тишине глубокой
прячется с бритвой
Винсент ван Гог

 

***

Декабрь… Сумерки… Париж
с протянутой к толпе пустой потертой шляпой…
И Модильяни, странствующий мимо,
кладет в нее последний медный грош

 

***

Молчанием гор
уравновешены крики
мертвых

 

***

В вазе хрустальной
вдовые розы
отдаются безмолвию

 

***

Что может быть глубже цветка?
Лишь красота одинокой девочки

 

***

Странное слово – любовь!
легче травы,
тяжелее неба

 

***

На рассвете
деревья пахнут луной,
мужчины – далекими странами,
а женщины – колыбелью

 

***

Нельзя слишком близко
подходить к человеку –
можно сорваться
в пропасть

 

***

О, этот причудливый путь человека
от себя настоящего
к себе придуманному

 

***

В камне шумит птица.
В птице шумит небо.
В небе шумит ночь…
Мы думаем – это жизнь.
А это всего лишь ветер

 

***

Легко говорим: «Было…»
Легко говорим: «Будет…»
Как трудно сказать: «Есть…»

 

***

Вам кажется – это
приступ внезапной грусти,
необъяснимый своей глубиной.
А это – всего лишь
на другой стороне сознания
лунные лошади
танцуют
танго

 

***

Жизнь состоит
из сонма чудесных вещей.
Но если серьезно задуматься,
то жизнь состоит из одной сигареты,
которую ранним утром
я поглощаю с мыслью о том,
что жизнь состоит
из сонма чудесных вещей

 

***

Мне нравятся люди
с глазами, в которых
облетают деревья
и умирают лошади

 

***

Иногда
можно прочесть судьбу
на полинявших обоях комнаты
незнакомого города – в грустных объятьях
совершенно случайной женщины

 

***

Люблю
обшарпанные комнаты
провинциальных гостиниц
с запахом прелых фиалок и мертвой воды,
со скрипучими стульями
и непременно протекающим краном… Ибо

я знаю точно –
уют смертелен
для тех, кто прожил
иную жизнь

 

***

Имя –
это уже одиночество.
Дом –
это уже изгнание

 

***

Как долго растет трава.
Как быстро стареют дети

 

***

У
смерти
глаза матери,
голос отца,
силуэт родины

 

***

Сильнее
воспоминаний о прошлом
только тихая грусть
о несбывшемся

 

***

И маска имеет лицо

 

***

Что жизнь?!
Сначала реки грез
и светлый бег хрустальных весен,
затем закат осенних трав
и череда уставших солнц, потом
катящийся вдали бессонный балаганчик,
и наконец, утраченная смерть
и долго-долго длящееся небо…

 

***

Из всех моих «я»
самое лучшее то, о котором
женщина с моря сказала бы грустно:
«Очень осенний день!»

 

***

Я вижу время –
оно тихо струится
по золотистым прожилкам растений –
время, в котором
нам, осажденным будущим,
никогда не жить.
Время, которое
всегда чужое

 

***

Более всего
меня настораживают простые вещи:
фиалки в руках одинокой девочки,
зеленая шляпа на голове прохожего,
обрывок афиши в объятиях ветра,
поползновения ложки на краю стола,
ужимки графина в малиновых сумерках… Я
в ужасе от
непостижимости происходящего
и, признавая свое поражение,
я укрываюсь от жутких подробностей мира
хрустальным щитом
безумия

 

***

Нельзя иметь
небо,
страну,
женщину…

Можно только любить их
и помнить

 

***

Покой – это эра
белых растений и снов
на берегу опустевших хижин

 

***

Выходя из прошлого,
не забудь погасить
свет

 

***

Осень –
сочинение шепотом
на тему:
«У ветра пальцы
Бетховена»

 

***

В бездонных глазах
бездомных бродячих собак
на рассвете прячутся звезды. Днем
собаки их носят во взгляде, а ночью
высыпают обратно
в небо

 

***

С отрочества
ношу в позвоночнике
однажды услышанный мною в тумане
прощальный гудок парохода… С отрочества
ищу от кого
отречься

 

***

Подари мне, Осень
шепот девственно чистого моря
и беспамятство дюн, ускользающих вдаль…

Озари мою жизнь
светом ласково нежных существ,
обитающих за безысходностью…

Дай испить напоследок
с твоих невесомых ладоней
отрешенность во мгле остывающих ливней…

Дай прижаться лицом к неприкаянным листьям, которыми
на излете небес в родниках заходящего солнца
пеленают детенышей аисты…

Подари мне, Осень,
забвение…

 

***

Черноухая собака бегает по улице.
Золотоволосая девушка переходит дорогу
(на лице ее солнце, а в руках незабудки).
Маленький мальчик грызет яблоко.
Пожилой горбун смеется и плачет.
Какая-то женщина катит коляску.
И все это время идет дождь.
А все это время идет дождь!

Но если вы хотите, я открою вам маленький секрет.
Подойдите поближе.
Ближе.
Еще!
Вы думаете, это дождь?
Ошибаетесь!
Это не дождь.
Нет, это совсем не дождь!

Шепотом: а что это?

Шепотом: МОЦАРТ !


        


НАТАШИН ГОД

Осень…
Капелла лягушек…
Всплески…
Ускорение улиц, бегущих от ветра…
Размагниченность листьев…
Пригоршни лунного света…
Шорохи губ…
Губы!
А по ночам
над моим лицом –
твои ладошки мерцают, как два светлячка,
и кружатся,
кружатся,
кружатся…

Зима…
Невесомость клубящихся стекол…
Ступенчатость снега… паузы…
Взбаламученность лампы…
Опустошенные клеточки слов…
Молчание… Молча
мы бродим по комнате, делая странные вещи:
переставляем предметы с места на место,
сухие стаканы вытираем газетой,
поливаем герань из пустой бутылки,
меняем воду в аквариуме,
в котором давно уже умерли рыбы…
с единственной целью –
как можно больше угодить настороженным звездам,
следящим за нами
из осени…

Весна…
Очертание солнца… лужи…
Протяженность опухшей холмами земли…
Февраль, застрелившийся первым дроздом…
Хаос окраин…
Капель…
Исчерпанность!
Еще какой-то задумчивый гном:
петляя кругами,
он незаметно крадется за нами
и все чаще и чаще улыбается грустной улыбкой –
он знает…
он видит…
он чувствует…
«Почему?! – говоришь ты тихонько и плачешь. –
Я не хочу, не хочу, не хочу…
Не хо-чу!»
Дождь…

Лето…
Закат…
Городок, обтекаемый ленью,
обшарпанный, маленький, сонный…
Темная комната… сумерки… тени…
Нашествие мух…
Обнаженные пальцы, сведенные в крик…
Нескончаемый скрип искалеченных петель…
Лестница…
Небо…
Дорога…
Деревья…
Вокзал…
Станционный фонарь…
Вечность…

Вечность…
Непрерывность камней,
безмолвия и тишины!
Лишь иногда – через каждую 1000 лет –
отголосок моллюска со дна неподвижного моря,
или звон комара за чертой горизонта,
или вздох черепахи… Здесь
я живу на пустынном холодном песке
и ничего не делаю, только
от камней отделяю камни:
«Наташа…

***

Все, что вечным казалось,
постепенно уходит, взамен
остается умение видеть за тучей
очертание птицы, еще
способность чувствовать боль
от столкновения рыбы
с камнем

***

Спросил у ветра:
«Зачем человеку дом?»

Ветер ответил:
«Человеку нужна легенда»

***

Вздрагиваю
от скрипа дремучей улитки,
от искривления корня далекого дерева,
от полночного всплеска морского булыжника,
от колебания ласточки в недрах рассвета…

Такая во мне
тишина

 

***

Уже

к его печали прислоняются горы,
в его одиночестве тонут моря,
в его отрешенности гаснут ветры,
его именем пугают галактики…

А он,
как и прежде,
не подозревая об этом,
живет совершенно обыденной жизнью:
тоскует,
мечтает,
работает,
думает,
спит…

А иногда
(особенно ранней осенью)
бывает слегка взбудоражен идеей –
добиться признания маленькой женщины,
которую даже не любит

уже

 

***

Он забредил росой,
той росой серебристой, которой
на заре умываются бабочки, тля и цикады…
Он забредил озерами,
где ночами купаются лебеди…
Он забредил дождями, быть может,
слишком долго он травами думал
и мыслил цветами, быть может,
это память его высыхает

 

***

Каждое утро
кто-то другой
просыпается вместо меня
берет мое имя
надевает мое лицо
говорит моим голосом
курит мои сигареты…
И я ничего не могу поделать
с этой чудовищной несправедливостью
утешая себя лишь тем
что может быть все иначе
и это не он а я
каждое утро
просыпаюсь вместо него

 

***

Печаль со снегом
Чай с лимоном
И комната с чужим лицом

 

***

Мои глаза не выносят близости
Мое лицо не выносит счастья
И переспать с женщиной
мне уже много легче
чем прикоснуться к ее
губам

 

ОНА

В ней нежится луна
в ней лень цветет дождями
лесная тишина
в ней бьется мотыльком
но как ее зовут
и кто она не знаю
и есть ли на земле
ее небесный дом

В ней нежится луна
и я с ней где-то рядом
который век подряд
который год и миг
окутанный листвой
опутанный ветрами
с единственной мечтой
увидеть этот лик

 

***

Я помню
нашествие в наш неустроенный быт
этих маленьких рыжих пылающих солнц,
именуемых кем-то
марокканскими апельсинами,
обшарпанный столик,
веселые брызги шампанского,
поцелуи в углах, разговоры о Кортасаре
и тысячу прочих прелестных глупостей
(мы рисовали на стенах светающей комнаты
зеленого ослика в пыльных горах Аргентины
и розовых птиц в небесах Гондураса)... Я помню
твой голос, летящий серебряной нитью,
и самое-самое легкое в мире прощание!
Ты исчезла и дни полетели за днями,
вливаясь в могучую реку забвения
и превращаясь в Ничто.
Так почему же теперь
в эти дни невозможных утрат
я вспоминаю об этой нечаянной встрече
с такой беспредельной нежностью?!

 

***

Это и есть
то самое-самое
к чему в иные моменты жизни
мы прикасаемся ненароком
не замечая всей прелести этой случайности
чтобы потом через много печалей и лет
открыть для себя как последнюю тайну
что это и было
главным

 

УТРАЧЕННАЯ СМЕРТЬ

Что жизнь!?
Сначала реки грез
и светлый бег хрустальных весен.
затем закат осенних трав
и череда уставших солнц, потом
катящийся вдали бессонный балаганчик,
и наконец, утраченная смерть
и долго-долго длящееся небо...

 

***

Лишь то желанно мне,
что не дано судьбой.
О невозможном музыка моя.
И сам я только высохший родник
для всех живых,
кто быть со мной не может.


***

Я родился в усталой воде.
Я прожил под мертвым солнцем.
Я умер в безлюдном мире.
И теперь в неподвижном времени
я вспоминаю свое лицо...


***

Это только попытка
стереть свое имя
с грядущего и,
обманув судьбу,
отразится осколочком синего,
синего неба
чужбины.

Это только попытка
преодолеть бессмертие.


***

Из всех моих "я"
самое лучшее то, о котором

женщина с моря сказала бы грустно:
"Очень осенний день!"

 

***

Я вижу время –
оно тихо струится
по золотистым прожилкам растений –
время, в котором
нам, осажденным будущим,
никогда не жить.
Время, которое
всегда чужое.

​

​

***

Моя единственная возлюбленная –
Девочка До-ли-ли,
Зеленоглазая ночью
и золотоглазая утром,
убегающая веками
из всех сумасшедших домов....

Та, которую в своем почерневшем сознании
я прячу от всех уже тысячу-тысячу лет
и тысячу-тысячу лет
живу с другими.

 

***

Более всего
меня настораживают простые вещи:
фиалки в руках одиноко бегущей девочки,
зеленая шляпа на голове прохожего,
обрывок афиши в объятиях безлюдного ветра,
поползновения чайной ложки на краю стола,
ужимки графина в малиновых сумерках комнаты...
Я в ужасе от
непостижимости происходящего
и, как рыцарь, признавший свое поражение,
я укрываюсь от жутких подробностей мира
хрустальным щитом безумия.

 

***

Более всего
веселые люди
невыносимы весной,
особенно после дождя,
когда над ними струится солнце,
а рядом сверкают лужи...

Каждый раз при встрече с ними,
несмотря на свое одиночество,
я мысленно благодарю Создателя
за свою изначальную непричастность
ко всему счастливому.


***

Нельзя иметь
небо,
страну,
женщину...

Можно только любить их
и помнить.


***

Сойти с ума –
все равно что сорваться с поезда,

услышав стремительный запах сиреней
на тихой безлюдной станции.

 

***

Здесь
слишком много причин
быть счастливыми !

Для нас, ищущих
одну – единственную.

 

***

Запахи детства,
как рифы обмелевшего моря.
на которых покоятся
мертвые корабли.


***

Теплые волны памяти
омывают бесшумно
холодные дюны дней –

эти вечные символы
человеческих невозможностей.


***

С годами
человек уменьшается
до размеров
собственной
грусти


***

Мое последнее открытие:
"Мы живем на руинах будущего".


***

Кто он, творящий
между мною и миром
бесконечный клубок расстояний?


***

Я зарастаю золотоглазыми певчими –
и небо уносится ветром,
и камень течет в руках...


***

Существую ли я,
если я существую
вечно?


***

Я продолжаю опережать Луну
на одно бесконечное утро.
На одну бесконечную ночь
продолжаю отставать от Солнца.

 

***

Я разгадал тебя, Смерть,
когда увидел однажды в твоих глазах
печаль новорожденной жизни

***

Покой - это эра
белых растений и снов
на берегу опустевших хижин.

 

***

И потому, что над нами довлеет тьма,
есть мир, изначально лишенный неба,
откуда осколками солнечной мысли
мы отражаемся в собственной памяти.


***

Я прикоснулся глазами к безмолвию улиц
и увидел на дне обмелевшего города
крик уходящей Вселенной.

 

***

Выходя из прошлого,
не забудь погасить
свет.

 

***

Я помню
нашествие в наш неустроенный быт
этих маленьких рыжих пылающих солнц,
именуемых кем-то
марокканскими апельсинами,
обшарпанный столик,
веселые брызги шампанского,
поцелуи в углах, разговоры о Кортасаре
и тысячу прочих прелестных глупостей
(мы рисовали на стенах светающей комнаты
зеленого ослика в пыльных горах Аргентины
и розовых птиц в небесах Гондураса)... Я помню
твой голос, летящий серебряной нитью,
и самое-самое легкое в мире прощание!
Ты исчезла и дни полетели за днями,
вливаясь в могучую реку забвения
и превращаясь в Ничто.
Так почему же теперь
в эти дни невозможных утрат
я вспоминаю об этой нечаянной встрече
с такой беспредельной нежностью?!

 

***

Я ушел.
Это был единственный способ остаться –
хотя бы в памяти.
Малышка еще витала в облаках,
не ощущая конца,
но я, переживший не одну пустыню,
отчетливо видел,
как на еще недавно зеленой листве
уже появляются первые желтые пятна...

Я ушел –
и в моем окаменевшем сердце остановились
часы.
Но время, живущее вне моего бытия,
продолжало свое непрерывное шествие:
понедельники, вторники, среды
и прочая мелкая живность
копошилась вокруг моего одиночества.

Все это время я жил, как жил.
Были другие женщины.
Но это были другие женщины.
Иногда вечерами
я отправлялся в окрестный парк,
где в старом довоенном пруду
плавали утки непонятного цвета
и с очень дурными манерами.
Я бросал им хлебные крошки,
продолжая думать о ней...

А в начале осени
я получил небольшое письмо,
где меня с удивительной скромностью
приглашали на свадьбу.
Меня не простили!
Мгновенная легкость по этому поводу
тут же сменилась растущей тоской,
а следом пришла пустота.
Я оделся, вышел
и начал бесцельно блуждать по городу,
вспоминая бесконечные подробности
теперь уже навсегда утраченной жизни.

Вечером
я оказался в каком-то глухом переулке,
остановился, прислонился к стене
и закурил сигарету.
И именно в этот момент
из растворенного окна близлежащего дома
заиграла волшебная музыка –
старое грустное танго.
Что-то острое защемило внутри
и подлое чувство сострадания к самому себе
охватило меня целиком.
Я опустился на корточки,
закрылся руками
и начал долго смеяться
скрипучим жутким смехом.
Мимо проходила парочка –
курносая девушка на тоненьких ножках
и розовощекий денди в малиновом галстуке.
"Пьяный мужик!" –
бросил всезнающий юноша
и парочка двинулась дальше.
К утру я оказался дома.
Выпил снотворное,
наглухо задвинул шторы и лег спать.

С этого дня мой корабль прочно осел на рифы.
Я перестал встречаться с друзьями
и все глубже и глубже
погружался в холодное море бессилия,
перемещаясь, как тень
по своей бесконечно прокуренной комнате
со все нарастающими воспоминаниями
об этой девочке...
Так пролетела осень
и я даже не заметил, как пришла зима.
С промозглым ветром и большими снегами.
Я старался не подходить к окну –
снег раздражал меня своей белизной,
на фоне которой мое глухое отчаяние
становилось еще отчетливей...

А потом наступила весна.
И однажды утром
я проснулся от звона капели
и пения маленьких птиц.
За одну лишь ночь
мир изменился до неузнаваемости:
дети гоняли мяч,
старики и старухи щебетали о вечном,
а на углу нашей шумной улицы
веселый мороженщик продавал мороженое.
Из соседнего подъезда
с огромной авоськой в руках
выскакивал рыжий мужчина.
Ему вдогонку, едва не вываливаясь из окна
кричала женщина: "Не забудь огурцы!"

"Не забудь огурцы!"
Эта чудесная фраза
с шипением врезалась в мое сознание,
как болид в сердцевину айсберга.
Я снова посмотрел в окно
и увидел множество нарядных женщин,
я увидел их лица, озаренные ранней весной,
и услышал - сначала совсем еще робкое,
но растущее с каждым мгновением тиканье -
это в моем оттаявшем сердце
снова пошли часы,
С этой минуты я начал жить
и вновь этот мир
стал принадлежать мне...

...Говорят, что я прожил
еще долгую счастливую жизнь,
а умер в начале восьмидесятых
во времена тяжелой эпидемии
гонконгского гриппа.

 

 

ОСЕННИЙ ВОЛК


Когда я понял, что меня уже нет –
я увидел женщину с ликом солнца,
я пошел ей навстречу, раздвинув небо,
я пошел ей навстречу, раскинув... Но
меня уже не было!

Меня уже не было на этой земле.
Меня уже не было в собственном теле.
Меня уже не было в собственной памяти...
А где - то вдали из холодного моря,
из очень холодного мертвого моря
вышел Осенний Волк.


***

Если волк устал от любви и суши,
то это - осенний волк.
И в грозной стае других волков
не будет ему ни покоя, ни счастья
и только на склонах далекой чужбины
он обретает свою судьбу.


***

Весна –
самое-самое
грустное время года,

но знает об этом
только осенний волк.


***

Город –
единственное
живое существо,
идущее вместе со мной
по свету.


***

Люблю
обшарпанные комнаты
провинциальных гостиниц
с запахом прелых фиалок и мертвой воды,
со скрипучими стульями
и непременно протекающим краном... Ибо

я знаю точно –
уют смертелен
для тех, кто прожил
иную жизнь.


***

Творить на песке...
Сопротивляться нашествию хаоса...
Скитаться по свету в погоне за невозможным,
собирая осколки разбитых зеркал и судеб,
играя на флейте чужих одиночеств...

А в старости,
закончив путь
в какой - нибудь глухой провинции
в великолепном статусе
смотрителя сумасшедшего дома,

проводить вечера, объясняясь в любви
безумносмотрящим девам...

***

Нужно побеждать.
Нужно побеждать как можно чаще.
Точнее - нужно побеждать всегда,
ведь это единственный способ
жить, не замечая
своего поражения.


***

Без моего ведома
идут поезда,
летят самолеты,
плывут корабли,
запускаются спутники,
объявляются войны,
начинаются снегопады,
метели,
дожди...
А за соседней стеной
многомудрый паук
ловит маленьких мух,
не испросив моего дозволения...
"Так в чем же моя вина?!"


***

Не важно,
сколько ты прожил лет,
важно другое –
какая по счету смерть
стала твоим убежищем.


***

Тяжела дорога,
но я продолжаю свой путь,
как будто кто-то вдали,
выбросив белые флаги,
ждет моего пришествия.


***

Не дай, Господь, моим мечтам случиться!
Пусть будет вечным этот тяжкий путь
к тому, что не имеет продолженья
и только целью быть обречено.


***

И рос во мне
пчелиный голод неба.
Он гнал меня
на край земли пустынной.
Что я искал? –
Кристальный мед покоя.
Что я нашел? –
Сухую горсть чужбин.

И рос во мне пчелиный голод неба
и возвышал
над миром и судьбой


***

Однажды,
на закате жизни
ты непременно найдешь себя там,
откуда когда-то начал
и осознаешь, что все это время
не ты неустанно скитался по миру, а мир
жил сквозь тебя, как трава прорастает чрез
камень.


***

Я спал у корней воды.
И снился мне сон, в котором
я спал у корней воды...
Дни пролетали за днями –
я жил, умирал и помнил,
искал, находил, утрачивал...
Но все это длилось там –
во власти любви и смерти,
а здесь, в тишине глубокой,
в пределах другого неба
я спал у корней воды...


***

Исчерпана
последняя грань бытия –
созерцание собственной смерти.


***

Я видел,
как дышит пепел –
я знаю как ранен мир.


***

Я видел,
как возвращаются земли из дальних странствий
и превращаются в пыль
чужбин.


***

Избегаю
пространств, способных
умещаться во взгляде Сторожа,
и людей стерегущих пространства


***

Жить надо
южнее собственных мыслей
хотя бы на одно
желание.


***

Живому трудно
отвести взгляд
от красивой женщины,
так же как мертвому
вспомнить свою мечту.


***

Только без женщины
осознаёшь до конца
непрерывность женщины


***

Я знаю,
что люблю тебя
и значит –
я знаю о тебе
все.


***

В шорохе трав,
в скрипе ракушек,
в шелесте волн,
в шуме грядущих камней... –

Слышу твое лицо –
о эта райская музыка
на пустынных развалинах мира.


***

Я научу тебя, девочка,
как перемалывать солнце
в золотистую пыль
пространств,
как собирать расстояния,
оставленные другими,
и очищать глубину
от грусти...

Я расскажу тебе, девочка
как можно любить этот мир,
зависая судьбой
над пропастью...


***

Хорошо
сорокалетних ведьм
с глазами, чернее смерти,
гонять по ночам до седьмого крика,
или
заманивать в кусты
полуфригидных девочек
и долго-долго
объяснять им теорему Пифагора,

И совершенно немыслимо
с первыми делать второе.
а со вторыми – первое.

Да,
умение жить –
это способность угадывать четность
выпадающих свыше чисел.

И все.